Лучший журналист месяца за февраль 2019 года

Просмотров: 1277Комментарии: 0

1В результате рассмотрения работ журналистов и внештатных авторов, размещенных в государственных СМИ в феврале 2019 года, конкурсная комиссия решила признать «Лучшим журналистом месяца» за февраль 2019 года Владимира Анатольевича Силаева, редактора — консультанта ГАУ «Редакция газеты «Брянская учительская газета», члена Союза журналистов России, с материалом «Жена дипломата».

Представляем вниманию материал победителя.

ЖЕНА ДИПЛОМАТА

Событие, случившееся 19 декабря 2016 года в столице Турции Анкаре, вновь показало, что дипломат — профессия повышенного риска, опасная работа. В этот день от руки террориста-смертника, сторонника ИГИЛ, погиб Чрезвычайный и Полномочный посол Российской Федерации в Турецкой Республике Андрей Геннадьевич Карлов. 4 февраля 2019 года ему бы исполнилось 65 лет…

С ним была всегда его любовь и верная подруга — жена Марина Михайловна. В преддверии годовщины со дня рождения мужа она побывала в городе, который был всегда дорог Андрею Геннадьевичу, — в Клинцах, где жили его отец и родители отца и где он сам бывал не раз. Хотя А. Г. Карлов родился в Москве, многие на Брянщине считают его своим земляком и гордятся им.

В канун 65-й годовщины со дня его рождения мы побеседовали с Мариной Михайловной КАРЛОВОЙ. Разговор наш не уложился в планируемые временные рамки, потому что невольно приходилось касаться неожиданно всплывающих тем, вызывающих раздумья у моей умной, тонкой, памятливой собеседницы, — о роли семьи, особенностях жизни дипломатических работников, о вере и милосердии… В подготовленном интервью почти ничего не пришлось менять, переставлять местами, упрощать. Оно публикуется в той сюжетной хронологии, в какой и происходил разговор, и приурочено, посвящено не только 65-летию А. Г. Карлова, но и памятной дате в российском календаре — Дню дипломатического работника, который отмечается 10 февраля.

— Марина Михайловна, прежде чем мы обратимся к рассказу о жизни и деятельности Андрея Геннадьевича, вашей совместной с ним биографии и вы поделитесь воспоминаниями, впечатлениями о том, каким был ваш муж, хотелось бы узнать больше и о вас. Где вы родились, кто были ваши родители, имели ли они отношение к дипломатии, какое воспитание вы получили, как складывалась ваша жизнь до знакомства с Андреем Геннадьевичем?

— Родилась я в Германии, в городе Магдебурге, но не в семье дипломата. Отец мой, Михаил Михайлович Коротенин, был военным и служил там в составе Группы советских войск. По окончании службы он вернулся в Москву и преподавал в военной академии имени Ф. Э. Дзержинского, ныне академия имени Петра Великого.

Мама, Тамара Ильинична, окончила всего семь классов и всю жизнь проработала модисткой, шила женские шляпки. Семья у меня была рабоче-крестьянская, родители вышли из крестьянских семей, живших в Подмосковье. Я не была единственным ребенком в семье, у меня также есть старшая сестра и младший брат.

Окончила я Московский финансовый институт, который теперь называется финансовой академией. Однажды пришлось прервать учёбу. Я вышла замуж и уехала с мужем в Северную Корею на пять лет.

Окончить институт позднее всё же удалось. Училась на «хорошо» и «отлично». Последние два года была круглой отличницей.

— Расскажите подробнее о вашем отце. Как он, выходец из крестьянской семьи, стал военным?

— Его семья во время войны находилась в Сталинграде, откуда ушел на фронт и пропал без вести мой дед. Бабушка умерла от тифа. Мой отец во время войны остался с двумя маленькими сестрёнками на руках. Их забрали в детский дом, а сам он поступил в военное училище. Окончив его, вернул девочек из детского дома и воспитывал до их совершеннолетия.

Одна сестра отца жива до сих пор. Связи с родственниками отца у нас не теряются.

— Что повлияло на выбор отцом армейской профессиональной стези?

— Честно говоря, училище для него, подростка, было единственной возможностью выжить: там хотя бы кормили. Это был конец войны, время труднейшее… Армия стала его призванием. Преподавал в академии, учебники писал по изучению ракетных двигателей. Он был умным, разносторонним человеком. Немецкий язык, кстати, очень хорошо знал.

— 4 февраля этого года Андрею Геннадьевичу исполнилось бы 65 лет… Думаю, все со мной согласятся в том, что Андрей Карлов — пример для подрастающего поколения не только как патриот, профессионал, но и как достойный человек, любивший свою семью и заботившийся о ней, исполнявший свой отцовский долг. Наша газета часто обращается к теме сохранения семейных ценностей, подчёркивает их значение не только в рамках отдельно взятой семьи, но и страны в целом. Ведь они придают смысл существованию человека, укрепляют общественный организм, делают его стойким перед лишениями и опасностями. И пример ваших семейных отношений был бы очень интересен и полезен для наших читателей, педагогов, школьников. Марина Михайловна, поделитесь, какие семейные ценности были особенно важны для вас, как вы их сберегали с Андреем Геннадьевичем?

— Главные семейные ценности — любовь и доверие. Мы прожили вместе 41 год и практически никогда не расставались. Скажу без преувеличения — друг без друга жить не могли. Мы всегда мечтали о большой семье, но, к сожалению, Бог не дал нам много детей… У нас один сын, поздний, любимый. Уже есть внук, внучка… Андрей мой застал внуков, и это самое большое счастье, что он их увидел.

Если вернуться к семейным ценностям, скажу, что в нашей семье все уважают и любят друг друга. Я была обычной домашней хозяйкой. Хотя я и работала после института, но постоянные командировки мужа, а с ним я не расставалась, не давали возможности закрепиться где-то надолго. Командировки были, в основном, в Северную Корею, где мы прожили в общей сложности 16 лет.

— Жизнь там отличалась от советской?

— Уклад в Корее был совершенно иной, чем в нашей стране. Корейцы были победнее, и приходилось изощряться, чтобы поддерживать тот уровень, на котором мы жили в Советском Союзе. Я сама солила капусту, огурцы, сало, делала майонез, коптила рыбу. Муж во всём мне всегда помогал. А его выходной день был выходным для меня. Он мне говорил: «В этот день я сам буду готовить». И готовил — супы, вторые блюда, запекал курицу и что-то ещё… Получалось очень вкусно. У него было много талантов. И один из них — талант повара, потому что всё, что выходило из его рук, было очень аппетитно… Когда ожидался приход гостей, я никогда не готовила одна, он мне помогал и готовить, и накрывать на стол, и убирать со стола.

Это было очень важно, ведь женщина всё-таки должна чувствовать себя защищённой, а не просто домработницей. Должна чувствовать себя «за мужем».

И на даче муж много работал сам. Сам строил баню, сарай, какие-то пристройки. Таскал землю… Мы получили участок под Москвой, не очень ровный, в пнях, которые он сам выкорчёвывал.

Любил всякий труд, и физический тоже. Можно сказать, чередовал умственную и физическую работу.

— Наверное, это было необходимо в его напряжённой профессии и помогало ему?

— Да, он был талантлив во всем. Он был прекрасным переговорщиком, всегда успешным. Когда он был послом в Северной Корее, он настолько профессионально исполнял свои обязанности, что пришёлся по душе вождю Корейской Народно-Демократической Республики товарищу Ким Чен Иру, с которым подружился.

— С отцом Ким ЧенЫна — «человека-ракеты» по выражению Дональда Трампа?

— Да-да. Андрей Геннадьевич, я думаю, один из немногих послов мира, кто так часто встречался с руководителем государства. За пять лет у него было больше 50 встреч с лидером Северной Кореи. Хотя обычно за всю командировку дипломат с главой государства встречается не более двух-трёх раз. А здесь — больше 50. Причём встреч не только официальных. Отношения были дружескими, мы вместе плавали в бассейне, парились в бане, ездили на море, отдыхали…

Всё это помогало в работе. Я не могу, сами понимаете, подробно говорить о работе дипломата. На виду только дипломатические приёмы, а вот основная деятельность, всё, что её составляет, является закрытой информацией. Но могу сказать, что на каком бы участке мой муж ни работал, всегда был успешен. И на консульском направлении, и на протоколе, а это очень ответственный участок, в молодости был у посла переводчиком. Потом его перевели в аналитический отдел, где он тоже был на своём месте. Хочу сказать, что Андрей Геннадьевич обладал талантом дипломата.

— Наверное, унаследовал отцовские качества?

— Да, отец его, Геннадий Иосифович, тоже был дипломатом. Он родился в деревне Остров Орловской области. После освобождения Брянщины семья переехала в Клинцы. Отец Андрея был тогда ещё подростком. Он окончил школу в Клинцах и поехал поступать в московский вуз. Поступил в МГИМО, окончил, освоив французский, английский и арабский языки. Его направили в Египет, где он пробыл пять лет. Вернувшись, поработал в аппарате министерства иностранных дел, а потом был назначен временным поверенным в делах в Занзибаре. Временный поверенный — это очень высокое назначение, оно приравнивается к должности временно исполняющего обязанности посла. Он жил в Африке с семьёй — женой и детьми. К сожалению, там был тяжелейший климат. Не говоря уже о серьёзных политических моментах, требовавших максимального напряжения сил. Всё это сказалось на его здоровье. Он вернулся из командировки и вскоре умер. Ему было всего 37 лет.

Моему мужу было 14, когда он потерял отца. И он всю жизнь опекал свою маму, рано оставшуюся вдовой. Считал, что забота о ней — его первостепенный долг. Маме его сейчас 87 лет. Мария Александровна Карлова была с нами в Северной Корее, Южной Корее, в Турции. Во время командировок мы всегда приглашали её у нас пожить.

— В тот трагический день она тоже была с вами?

— Да, и всё это пережила.

— Карлов к этому моменту прошёл большой путь дипломата. Он занимал должности советника и сотрудника посольства, чрезвычайного посла, директора консульского департамента, главы дипломатического представительства в Турецкой Республике. И, наверное, неслучайным у него был выбор этой профессии. Да и выбор спутницы жизни. Вы помните, как познакомились с Андреем Геннадьевичем? Что вы тогда чувствовали? Как складывалась совместная жизнь?

— В то время я собиралась поступать в институт. Познакомились случайно. Он был с другом, я — с подругой. Наши спутники были знакомы и представили нас друг другу. Это случилось на станции метро «Маяковская». И после этого до самой свадьбы мы назначали свидания только здесь. Это стало нашей традицией, оба любили это ставшее для нас сакральным место.

Он мне сразу очень понравился, надеюсь, и я ему тоже. Обменялись телефонами, стали встречаться. Он выглядел романтично, худощавый, загорелый, с большими чёрными глазами. Был очень красив.

Время меняет людей. Но и через много лет я не замечала ни его полноты, ни седины. Когда он ушёл из жизни, я, просматривая старые фотографии, поймала себя на мысли, что и спустя сорок лет совместной жизни он был для меня всегда молодым и красивым. И, наверное, я для него выглядела такой же.

Мы старались не расставаться ни на минуту. Бывало даже так. Он идёт в парикмахерскую и говорит мне: «Марина, иди со мной». Я удивляюсь: «Ну зачем это? Что я буду делать в мужской парикмахерской?» А он мне: «Ну, посидишь».

Он никуда без меня не ходил. С собачкой идём гулять — вместе. В магазин - вместе. В 90-е годы, когда всё рушилось и в магазинах исчезли продукты, мы вместе часами стояли в очередях, за продуктами по талонам… Мы прошли этот сложный период так же, как и все в то время.

— Трудно представить, что ваша семья испытывала в такой же степени социальные потрясения, как и все остальные…

— Так же квасили с ним капусту на зиму, солили, делали заготовки. На балконе муж соорудил какой-то ларь, чтобы запасать картофель. Жили, как обыкновенные люди. Всегда. Даже когда он стал послом в Северной Корее, мы ничем особенным не выделялись, проживая в московском обычном девятиэтажном блочном доме. Никто из соседей не знал, что рядом с ними живёт посол. Он выглядел как обыкновенный служащий, в костюме, при галстуке… Когда его не стало, соседи удивлялись: «Оказывается, он был послом, а мы и не знали».

— Их реакция понятна. Принято считать, что послы живут роскошно, на зависть другим…

— На самом деле мы жили достаточно скромно. Есть фильм телекомпании «Мир» под названием «День посла». В нём показаны и подъезд наш, самый обыкновенный, и квартира, ничем не выделяющаяся. Конечно, мы поддерживали в ней идеальный порядок, чистоту, но жильё было самое обычное.

Правда, за пять лет до гибели Карлова МИД выделил ему субсидию на приобретение новой квартиры. Мы купили на эти средства небольшую трёхкомнатную квартиру на окраине Москвы. Сейчас на стене этого дома установлена мемориальная доска в память об Андрее Геннадьевиче. Кстати, после приобретения квартиры ещё оставались какие-то деньги от субсидии, и он этот остаток сдал государству, как и положено.

Был очень честен и щепетилен в этих вопросах. И я стараюсь быть такой же.

— А в каких условиях вам пришлось жить в КНДР?

— У посла была маленькая квартира со спальней метров девять квадратных, комнатой для сына и маленькой узенькой столовой, где стояли стенные шкафы. Обстановку дополняли диван и телевизор. То есть никакой роскоши… Но были представительские помещения, в которых мы не жили. И если приходили к нам иностранные гости, конечно, мы принимали их не на квартире, на втором этаже, а в зале с колоннами этажом ниже.

— С вами, как вы сказали, в Корее жила мама Андрея Геннадьевича. Где же размещалась она?

— Когда она была с нами в Северной и Южной Корее, мы жили в обычной двухкомнатной квартире, муж тогда еще не был послом. А в Турции ей пришлось спать в коридоре за занавеской, потому что в резиденции посла было всего две комнаты — столовая и спальня. А внизу были роскошные апартаменты со старинными гобеленами двухсотлетней давности…

Это всё было для приёмов и визитов и очень контрастировало с помещением, где мы жили.

— Принято считать, что даже в благополучной семье нельзя избежать ссор, конфликтов. Неужели вы никогда не противоречили друг другу, не переживали невольные обиды?

— А как же, конечно, случалось и такое. Не бывает людей, которые бы не ссорились. Ссоры у нас бывали, особенно в молодости, когда притирались друг к другу, живя в одной квартире с его мамой, сестрой, бабушкой. А я только вышла замуж… Старалась, конечно, всем угодить, быть хорошей. Но всё равно отношения не выглядели идеально гладкими. Ведь мы были не только из разных семей, но и из разных культур. В нашей семье все было попроще, на столе обычно лежали только ложки и вилки. У них всегда подавался полный комплект, в соответствии с этикетом. Сначала я даже толком ножом не умела пользоваться. Всё пришло со временем. Я училась, смотрела, как ведут себя его мама, он. Свекровь много со мной доверительно беседовала, объясняя, что должна уметь жена дипломата, как ей себя вести. Учила многому меня. Но по молодости мы иногда отмахиваемся от советчиков, иногда стремимся сделать по-своему… Поэтому, бывало, я что-то делала не так, по мнению мужа, и он обижался или наоборот… Допустим, у меня экзамен, сижу, готовлюсь ночь напролёт, а у него — новогодние каникулы, и утром он просит: «Сделай мне на завтрак то-то и то-то». Говорю: «Андрюша, я не могу, ночь не спала, готовилась, бегу на экзамен». Вижу его обиженное лицо. И сама испытываю досаду — ну почему он не понимает, как мне сейчас нелегко? А дело в простом — все мужчины хотят, чтобы о них заботились. И не надо доводить до обид близкого человека, несмотря ни на что, «переадресуя» ему его же просьбы: сам иди приготовь себе завтрак. Лучше поступиться чем-то, перешагнуть через себя, но сделать. В этом весь секрет хороших отношений. Уважать друг друга. Он сам потом делает мне в ответ что-то хорошее.

— В этом, по-вашему, секрет дружной семейной жизни?

— Да, любить и уважать друг друга, проявляя эти чувства на деле, а не только на словах. И не важными становятся различия в интересах, в хобби, в увлечениях. Мой муж покупал маленькие фигурки животных (собачек, черепах). После него осталась огромная коллекция оловянных солдатиков — наполеоновских, русских, первой, второй мировой войн… Вообще, у него была душа коллекционера.

Всю жизнь собирал почтовые марки. И был настолько увлечён этим, что однажды, когда мы шли в кино, он увидел филателистический магазин и говорит: «Марина, ты подожди меня минут пятнадцать, я зайду в магазин, посмотрю». Проходят 15 минут, 30, 40, час, он не выходит. С одной стороны, понимаю, что такое коллекционер, зашёл в магазин — и… уже в другой жизни, где и время течёт по-другому. Рассматривает марки, перебирает их, сравнивает со своей коллекцией… Наконец выходит, а я в слезах: «Ну сколько можно ждать!» Он начинает извиняться, просто готов на колени встать… Бывало и такое. Но я же не отвернулась, не ушла, не разозлилась. Постаралась его понять.

В молодости у нас были небольшие зарплаты, мало возможности красиво одеваться и, тем более, покупать украшения, драгоценности. И когда мы, имея уже другой достаток, оказались в Турции, где продавалось множество недорогих натуральных драгоценных камней, он вдруг стал мне покупать и дарить кольца, кулоны… Я сказала: «Ну зачем мне всё это сейчас, в пенсионном возрасте?». А он мне: «Марина, ты никогда в жизни не просила у меня ничего, не требовала — хочу кольцо, хочу платье». И это правда. Мы вместе планировали наш семейный бюджет и распределяли деньги по разным пакетикам. Это на питание, это на книги, это на развлечения — на поездки, экскурсии. Мы не копили деньги. Если появлялась возможность поехать куда-то, посмотреть что-то интересное, ехали и смотрели. Очень много покупали книг. Была огромная библиотека, сейчас её практически всю раздала. Припоминаю нашу комнатку в годы молодости — только кровать и книги, больше ничего.

— Марина Михайловна, а муж терпимо относился к вашим личным интересам, потребностям, не имею в виду общие — книги, поездки?

— Да, конечно. Если мне надо было кого-то навестить, куда-то пойти, поехать и его присутствия не требовалось, отпускал меня, не задавал лишних вопросов.

— Какое значение имело для вашей семьи, для Андрея Геннадьевича рождение сына, как это повлияло на вашу жизнь?

— Безусловно, с рождением ребёнка произошли изменения. Он родился, когда мне было 34 года, мужу — 35. До этого мы уже тринадцать лет прожили в браке, у нас сложился свой мир, образ жизни. И вдруг появляется ребёнок, маленький, слабый, кричащий… Всё было очень и очень сложно, а вдобавок — 90-е годы на дворе, лихие, как их называют. Мне приходилось рыскать по всей Москве в поисках молока (ребёнок был искусственник) или чего-нибудь другого. Андрей помогал мне, как мог. Я же старалась поменьше его дёргать, напрягать проблемами быта. Но в воскресенье или вечером, когда приходил с работы, он всегда брал коляску и гулял с ребёнком. Он очень любил сына и заботился о нём. И не только на первых порах. Всю жизнь для него это была одна из первых забот. Помогал ему, учил многому. Думаю, он был не просто хорошим, он был отличным отцом. Отличным он был и мужем, и сыном.

— Сын ощущал любовь отца?

— Да, конечно. Но поскольку он у нас один ребёнок на всех, мы его, как принято говорить, залюбили. Сейчас я понимаю ошибочность в проявлении такой безудержной, безграничной любви, в особенности, когда уже 30-летний сын говорит тебе: «Меня в детстве это очень угнетало. Папа, мама, бабушка — все чему-то учили: иди туда, сядь сюда, это не трогай, это не бери». Любви и опеки было много, потому что каждый старался внести свою лепту.

— Но это несравнимо лучше, чем если бы ребёнок чувствовал равнодушие к себе со стороны родных…

— Да, конечно. И всё же в отношениях с внуками я этих ошибок не повторяю. Где-то надо быть строгим, а не прощать всё, где-то наоборот, надо показать ребёнку, что он для тебя дорог, как никто. В Интернете сейчас много литературы на эту тему. Наверное, надо изучать её, она может оказаться полезной в воспитании. Ведь не зная многого, основываясь только на своих чувствах, пусть и самых благих, доверяя им, можно ненароком сломать жизнь ребёнку.

— Ваш взволнованный монолог на тему воспитания — это как урок для наших читателей, становящихся или уже ставших родителями. Ваши мысли, возможно, покажутся интересными и для педагогов, рассматривающих отношения в семьях учеников как важный инструмент в системе воспитания и образования. И насколько же они разнятся! В одних семьях старшие стараются общаться с детьми как с равными, заботясь о них, но и одновременно прививая чувство ответственности, формируя такое качество, как самостоятельность. В других невольно культивируют в ребёнке чувство зависимости от взрослых, которые стараются всё за него сделать…

— Мы стали разговаривать с сыном, как с равным, когда ему исполнилось уже десять лет. Поняли тогда, что давить на ребёнка нельзя даже любовью. Мы обсуждали не раз тактику поведения с ним. И однажды муж сказал: «Знаешь, нужно поменять подход к сыну. Пусть гуляет не за руку с тобой». Скрепя сердце, я отпустила мальчика на улицу одного… Но сама пошла следом и с другой стороны улицы, скрываясь за прохожими, наблюдала за ним. Он прошёл пару кварталов, повернул, стал возвращаться. И я увидела, насколько он был счастлив! Он не знал, что я за ним следила. Я же не могла отпустить его одного. Он был всё же ещё мал. Но дала ему понять: «Ты уже взрослый, мы тебе доверяем. Хочешь погулять один — пожалуйста».

Но, конечно, тут надо искать золотую середину — запрещать нельзя, но и всё разрешать тоже нельзя. Иначе вырастают люди, которые считают, что им всё дозволено.

— Где вы впервые преподали сыну этот урок самостоятельности? В Москве, на родной улице, где ему всё было знакомо?

— Нет, в Сеуле. Мы жили тогда в Южной Корее, во время пятилетней командировки мужа, где он был генеральным консулом.

— На профессиональный выбор сына повлияла отцовская дипломатическая стезя?

— Я бы сказала, повлияла, но не совсем в такой степени, как это можно было предполагать в семье дипломата. Мы много ему рассказывали, в основном, конечно, отец, об особенностях дипломатической работы, её содержании, особой важности. Конечно, в словах, терминах, доступных пониманию ребёнка. В свои восемь лет, однако, мальчик не видел для себя профессии ближе и интереснее, чем работа… водителя бетономешалки. К десяти годам в мечтах он несколько «вырос» до водителя трамвая. И, надо сказать, такой его интерес был не случаен. С раннего детства сын увлекался техникой, автомобилями. У него к этому — что-то собрать, разобрать — была явная склонность. Кстати, сейчас он прекрасный водитель, любит езду, причём на большие расстояния.

Когда ему исполнилось 16 лет, поторопили его: «Ты всё же определяйся с профессией. Мы ведь тоже должны учитывать это. Пойдёшь в институт, надо взять репетиторов…» Он сказал: «Твёрдо не определился». Муж спросил: «Не хотел бы продолжить семейную дипломатическую династию?» Сын отвечает: «Я думал об этом и, пожалуй, склоняюсь к такому решению».

Он поступил, ещё учась в 10-м классе, на курсы редких языков при МГИМО. Два года учил корейский язык. И уже поступал в МГИМО в качестве абитуриента со знанием корейского и с определёнными элементарными знаниями по всем предметам и направлениям будущей учёбы. Сдавал он также русский язык, литературу, историю…

Но знание языка другой страны — это первостепенно для абитуриента. Поэтому всегда советую ребятам, которые стремятся к диппрофессии, пройти курсы редких языков, где тоже есть свой конкурс при поступлении, но он, конечно, далеко не такой жёсткий, как при поступлении в МГИМО. Сын каждый день после уроков ездил на эти курсы, которые длились с 17 до 22–23 часов. Для него это был большой труд.

— Всё преодолеть помогло не только упорство, но, наверное, и опыт отца, который он мог перенять?

— Я бы не сказала, что он особо перенимал, потому что отец был очень ярким, талантливым во всём человеком, и стать равным ему было очень трудно. А сына всегда, прежде всего, сравнивали с отцом. Куда бы он ни приходил работать или даже учиться. В МГИМО, к примеру, ему говорили: «А вот мы помним твоего папу. Он был таким умным, хорошим». Конечно, это создаёт у ребёнка, подростка определённым комплекс. Становясь старше, он стесняется сказать, что является сыном того самого Карлова, потому что тут же услышит: «Вот твой папа был таким…»

— Но это может стать стимулом для личного развития, когда ты ощущаешь себя преемником выдающейся личности, тем более находясь с ней в самом близком родстве…

— У сына было не так. И в институте он скрывал, что его отец — посол. После окончания МГИМО два года поработал в центральном аппарате, потом поехал в Северную Корею. Пробыл там год. Сначала было трудно. Он, как и папа, начинал на консульском направлении, один был секретарём консульского отдела. На него свалилось всё: и паспорта, и визы, и растаможка машин… Надо было во всё вникнуть. Но буквально за полгода вошёл в колею и стал хорошим сотрудником. Трудно было поначалу и потому, что был в разлуке с семьёй. Жена ещё оставалась в Москве, где ей предстояли роды. Потом она приехала со старшей дочкой к нему.

— Где находился сын, когда пришла скорбная весть о гибели Андрея Геннадьевича?

— В Северной Корее. Была глубокая ночь. Все спали. Ему позвонил друг из Москвы и сказал: «Гена, включи телевизор». «А что случилось?» «В твоего отца стреляли…» Сын с женой бросились к телевизору. Всё это увидели в повторе, как в отца стреляют, как он вздрагивает… Всё это было тяжело. Они стали звонить мне в Турцию, чтобы поддержать. Я была в таком состоянии, что не хотела ни о чём говорить. Просто произнесла: «Ребята, собирайтесь быстрее, приезжайте в Москву. Я без вас не смогу одна пережить то, что мне предстоит…»

Из Северной Кореи самолёты летают два раза в неделю. Сели они на какой-то самолёт, долетели до Пекина, там сутки ждали следующего самолёта. Почему? То ли билетов не было, то ли ещё что… Приехали в ночь накануне похорон. И поддержали меня на самом деле, потому что я была просто в отчаянии. Для меня как будто выключили всю жизнь.

Первый год после этого был особенно тяжёлый. Невестка застала меня однажды совершенно безучастной и сказала: «Так, поехали на дачу». И мы поехали с ней и детьми, а сын остался в Москве, приезжал к нам только на выходные. Это был конец марта, снег по колено, вокруг никого. Пришлось мне приступить к уборке, стирке, уходу. Так вот в домашних заботах я стала восстанавливаться, приходить в себя.

— У вас с невесткой сложились хорошие отношения? Впрочем, в этом после сказанного вами, наверное, и не стоит сомневаться…

— Моя невестка очень хорошая. И отношения у нас с ней отличные. Потому что я, используя свой жизненный опыт, стараюсь, чтобы такие отношения, хорошие, доверительные, у нас были всегда. Если она хочет порисовать (а рисование для неё и увлечение, и отдых), я посижу с детьми. Приготовлю обед. Никогда не говорю: «У тебя дети, ими и занимайся». Понимаю, она молодая, и ей хочется найти возможность, отдушину, чтобы себя творчески проявить. Даю ей эту возможность. Она также заботится обо мне. Старается помогать во всём. Считаю, что мы дружно живём с Юлей. И это видят её дети — Ульяна и Матвей.

Невестка знала, как мы с мужем хотели увидеть внуков. И с разницей в один год и два месяца после рождения девочки подарила нам внука, словно торопилась, чтобы мы успели насладиться общением с ними.

Мы даже брали Ульяну на полгода в Турцию, и мой муж был счастлив безмерно, что с нами внучка…

— Мы уже коснулись эпизода гибели вашего мужа, выдающегося, как теперь уже можно сказать, российского дипломата. Скажите, пожалуйста, предвещало ли что-то этот трагический исход, ощущалась ли какая-то опасность, угроза накануне?

— К сожалению, да. За четыре месяца до трагедии мы с мужем ехали в машине, он за рулём. Мы едем, и муж, глядя вперёд, ровным, каким-то бесцветным голосом мне говорит: «Марина, если вдруг я тебе крикну: „Ложись!“, ты не спрашивай, что, как и почему, и быстро опускайся на дно машины». Понимая, что он имеет в виду, говорю ему: «А ты?» Он таким же ровным голосом: «А я о себе сам позабочусь».

И вы знаете, примерно всё так и случилось. Но не в машине, а на выставке. Я не видела момента убийства. Увидела через мгновения, как он лежал на полу… Убийца прошёл в здание, предъявив удостоверение полицейского, и сделал своё дело.

— Он взял чужую жизнь. Отношение к нему однозначное. И вы первая, кто имеет моральное право осудить его. Так ведь?..

— Он взял чужую жизнь и отдал свою. Когда я вернулась в Турцию на несколько дней, чтобы проститься со всеми, с кем мы дружили, забрать вещи, меня пригласил в гости мэр Анкары. Там был турецкий корреспондент. Он стал задавать мне вопросы и спросил в том числе: «Как вы относитесь к убийце вашего мужа?» Я сказала: «Отношусь к нему тоже как к жертве». Нет, я его не прощаю. Но в то же время понимаю, что в его 22-летнем возрасте никто не думает об убийствах. Это время, когда заводят семьи, живут интересной полной жизнью, строят карьеру. С чего вдруг этот парень, по-настоящему не познавший радости жизни, молодости, пошёл на такое преступление? Ясно, что он был зомбирован, а значит, он тоже жертва. Меня спрашивают, что бы я могла сказать его матери? Я бы сказала, что мне её очень жаль. На самом деле не могу её проклинать. Как любая мать, она хотела для сына самого лучшего, и не её вина, что так вышло…

Виной всему стала атмосфера в обществе, в котором нагнеталась ненависть к России из-за ее участия в поддержке Сирии, в переговорах по мирному урегулированию конфликта. Работа дипломата и заключается в том, чтобы без войны, путём мирных переговоров достичь нужной цели. Дипломат — это профессия мира. И поэтому как жена дипломата я не могу призывать к наказанию семьи убийцы, проклинать его родителей. Потому что никто не желал бы своему ребёнку такого бесславного конца. Среда, «начинённая» ненавистью, заставила его взять в руки пистолет и направить его против совершенно незнакомого человека — моего мужа.

— Пропаганду человеконенавистничества, русофобии, которой поддаются нестойкие молодые люди, следует признать «виновной» в этом преступлении?

— Да, конечно.

— Ваша позиция по отношению к тому, кто поднял руку на вашего мужа, к его родственникам — позиция христианская. Известно, что ваш муж был награждён орденом преподобного Серафима Саровского, то есть удостоился награды за особые заслуги в глазах церкви. Вера, православие — понятия, ощутимые в вашей семье?

— Андрей Геннадьевич не был воцерковлённым в том понимании, которое вкладывается в это слово. Он не ходил на церковные службы, не исповедовался, не причащался, как я. Он считал себя больше материалистом «советской закалки», и, пожалуй, только шёл к вере. Но он пришёл бы к этому, если бы остался жив. К церкви у него всегда было лояльное отношение. И это выражалось, прежде всего, в том, что он не запрещал мне ходить в храм. Потом у него вдруг стало появляться желание помочь церкви. Он перечислял деньги в Никольскую церковь, где его крестила прабабушка, помогал храму, который я посещала.

Когда мы жили в Северной Корее, дружески общались с лидером этой страны, именно Ким Чен Ир однажды обратился к мужу: «Что ж ты мне не сказал, что в твоём посольстве много верующих сотрудников? Мы бы храм построили православный». Муж ответил: «Это ваше внутреннее дело, у нас церковь отделена от государства. Но если вы готовы построить церковь, мы будем рады».

И храм появился, построен он был на средства Северной Кореи. Посольство тоже помогало — устраивали субботники, доставали утварь, иконы… Но само здание церкви было построено благодаря руководителю Северной Кореи. Храм действует до сих пор, а освящал его патриарх Кирилл, который в ту пору был митрополитом. Он же нас в церкви и обвенчал.

— Это необыкновенный случай.

— Господь к этому привёл. Хотя я сама мечтала о венчании, муж был не готов к этому таинству, говорил о том, что не знает, как вести себя в храме, опасается сделать что-то не так, как надо…. А тогда, после освящения храма, митрополит его спросил: «А вы крещёный?» «Да, я и жена крещёные». «А венчанный?» «Нет». И тогда владыка Кирилл тоном, не терпящим возражений, сказал: «Завтра я вас обвенчаю». И тут уже муж не мог отказать. Пошёл под венец и был этому рад, как признался позже.

Какое счастье, что так случилось, что мы обвенчались!

— Интересно, что предпосылки к этому сам же Андрей Геннадьевич и выстроил. Согласился на постройку православного храма, помогал в этом. Вы сами сейчас, по-видимому, помогаете церкви в более широком смысле?

— Не могу сказать, что помогаю постоянно, но стараюсь по мере возможности что-то делать.

— Гибель Андрея Геннадьевича отозвалась болью в сердцах россиян. Указом президента страны Андрею Карлову посмертно присвоено звание Героя России. И для вас ценно такое признание заслуг мужа, как и всё, что с ним связано. А это и места, где жила его семья, где похоронены его дедушка и бабушка, где он сам не раз бывал, - Клинцы. Вас тянет сюда?

— Я полюбила Клинцы и Брянщину, потому что эта земля была дорога для него. Он даже планировал создание совместных — Турции и Брянщины — экономических проектов, укрепление контактов по разным направлениям. К сожалению, это было уже незадолго до его смерти и не могло осуществиться. Не сложилось. А в отношении Клинцов он говорил о своём желании — чтобы город стал побратимом какого-нибудь турецкого города. В конечном итоге получилось — Клинцы теперь побратим города Демре. И это очень хорошо. Это город (бывший Миры провинции Ликия) с ценнейшим христианским памятником — церковью святого Николая Чудотворца. В этом городе он служил, был похоронен, на месте погребения был выстроен храм. Святой Николай, мне кажется, по жизни сопровождал моего мужа. Он крестился в Никольской церкви и в день Святого Николая погиб… И улица, на которой стоит храм, теперь носит имя Андрея Карлова.

«Ночами, — говорил он мне, — снятся Клинцы». Перед поездкой в Турцию мы побывали в городе. Жили в гостинице, бродили по парку, смотрели достопримечательности, фотографировались…

— Как складывается дружба городов-побратимов?

— Очень хорошо. Мне хотелось бы, чтобы эти связи укреплялись не только на официальном уровне, но и на основе народной дипломатии.

— Марина Михайловна, что бы вы пожелали нашим читателям, многие из которых сеют разумное, доброе, вечное в своих учениках, и которых тоже, образно говоря, можно назвать послами мира и добра.

— Прежде всего здоровья взрослым, детям, старикам. Я желаю, чтобы люди были счастливы, а счастье у каждого своё. Для одного счастье — выиграть в лотерею, для другого — встретить любимого человека, для третьего — родить ребёнка. Желаю, чтобы каждый получил то счастье, которого ждёт. Любите друг друга. Чувства — ведь это та же энергия, желайте друг другу только добра. По законам Бога и Вселенной добро будет возвращаться к вам и умножать ваши благополучие и радость.

— Спасибо вам за интересный откровенный разговор, открывший по-новому личность Андрея Геннадьевича Карлова. Здоровья вам и долголетия!

До новых встреч.

Беседовал Владимир СИЛАЕВ

Фото из архива семьи КАРЛОВЫХ

Оставьте комментарий!

grin LOL cheese smile wink smirk rolleyes confused surprised big surprise tongue laugh tongue rolleye tongue wink raspberry blank stare long face ohh grrr gulp oh oh downer red face sick shut eye hmmm mad angry zipper kiss shock cool smile cool smirk cool grin cool hmm cool mad cool cheese vampire snake excaim question


Комментарий будет опубликован после проверки

     

  

(обязательно)